Пеле и Марадона сыграют в небесной сборной
В новогодние дни после известия о смерти Пеле я проезжал по Большой Никитской мимо посольства Бразилии, видел приспущенные флаги, живые цветы. И вспоминал, как 10 сентября 1988 года в гулком «шереметьевском» вестибюле Пеле сказал мне, молодому репортеру, что, возможно, станет президентом Бразилии. И увидев мое неподдельное удивление, рассмеялся: «А вы решили, что у меня вместо головы футбольный мяч?» Объяснил, что Бразилия переживает трудные дни из-за сложного экономического положения, но оговорился, что нет у него до конца уверенности — готов ли он к роли политического лидера. Материал в «МК» так и назывался: «Король, который может стать президентом». Но, поразмыслив, Пеле все-таки решил остаться в истории королем.
Каждый журналист мечтал бы взять интервью у великого бразильца. Но в той давней репортерской удаче моей заслуги, в общем-то, не было. Пеле, как и «первая перчатка» мира Майк Тайсон, прилетел в Москву на открытие гольф-клуба на Мосфильмовской по просьбе их друга, знаменитого шведского хоккеиста Свена Юханссона, по прозвищу «Тумба».
И великие Лев Иванович Яшин и Никита Павлович Симонян взяли меня с собой в «Шереметьево» встречать Пеле. Пограничник в стеклянной будке, конечно, был предупрежден о прилете знаменитого пассажира рейса Нью-Йорк — Москва, тем более в зоне погранконтроля ситуацию курировали офицеры с большими звездами на зеленых погонах. Тем не менее возникла неожиданная заминка. Прапорщик недоуменно вертел в руках паспорт знаменитого бразильца: ожидали Пеле, а на страницах документа значилось «Эдсон Арантес ду Насименту».
Страсть к пышным именам в Латинскую Америку завезли конкистадоры из Испании и Португалии. Считалось, чем длиннее и помпезнее имя, тем более счастлив и уважаем будет человек. Но слава вещь капризная. И оказалось, что самое обыкновенное имя из четырех букв — школьное прозвище будущего кудесника мяча — может быть десятки лет у всех на устах. Но для этого надо было не просто родиться Эдсоном Арантесом ду Насименту — надо было стать Пеле, королем футбола, мантией которого стали зеленые газоны всех стадионов мира.
Юный Пеле.
«Разве может родиться второй Бетховен?»
Наконец формальности в «Шереметьево» закончились, перед Пеле распахнулся турникет, и он шагнул к Льву Ивановичу с трогательными словами: «Папа Яшин, амиго!..» А дальше утомленного перелетом Пеле мучил я, пользуясь близостью к Яшину и Симоняну, хотя никакое общение с прессой в «Шереметьево» в программу прилета короля футбола не входило; но Пеле безропотно отвечал на вопросы.
Я спросил тогда: «Может ли в мире появиться второй Пеле?» Он улыбнулся: «Разве может родиться второй Бетховен?»
Незадолго до той незабываемой встречи сборная СССР играла в финале чемпионата Европы в Германии и завоевала «серебро». Я поинтересовался: кого бы выделил Пеле в нашей команде? Он, не раздумывая, ответил: «Дасаева!» — и добавил: «У моего друга Яшина прекрасный наследник».
Поскольку Пеле прилетел на открытие первого в СССР гольф-клуба, я спросил, играет ли футбольный король сам в гольф? «Вынужден вас разочаровать, — сказал Пеле, — гольф не моя стихия, хотя, думаю, я сумел бы достичь в этой игре определенных успехов». И посетовал: «Увы, время… Его катастрофически не хватает. Я занимаюсь бизнесом, и деятельность у меня самая разнообразная, даже недавно купил одну из бразильских радиостанций, где транслируют и мои песни — я ведь обожаю музыку…».
Мне стало интересно: знает ли Пеле, что первая пластинка с его песнями была выпущена именно в Советском Союзе (если не ошибаюсь, благодаря известному журналисту-международнику Игорю Фесуненко, много лет работавшему в Латинской Америке, дружившему с Пеле и написавшему о нем книгу, ставшую бестселлером)? Пеле кивнул: «Эта пластинка и сейчас хранится у меня как дорогое воспоминание, поскольку музыка — мое хобби. Как любой бразилец, с детства люблю петь и танцевать, потому пою и сейчас, участвую в разных шоу, в первую очередь в благотворительных. Но футбольное время для меня по-прежнему свято, и я при малейшей возможности тренируюсь с футболистами моего родного «Сантоса».
Пеле в «Шереметьево» был очень доброжелателен. Но терпение моих благодетелей — Яшина и Симоняна, — похоже, подходило к концу. Лев Иванович одергивал меня слева: «Петр, имей совесть», — а Никита Павлович нечто созвучное выговаривал справа, но я все-таки настоял на том, чтобы Пеле подписал текст приветствия читателям «Московского комсомольца». И в старых редакционных подшивках в номере за 11 сентября 1988 года навечно остался автограф Пеле. В аэропорту король футбола написал и мне несколько добрых слов, но в 90-е, восхищенный игрой своего товарища, динамовца Игоря Добровольского, я передарил ему автограф легендарного бразильца, когда он был у меня в гостях.
Недавно поинтересовался у Игоря, ныне живущего в Молдавии, сохранился ли у него автограф Пеле. «Хочешь продать с аукциона?» — отшутился «Добрик», как его называли партнеры, и с грустью заметил: «Знаешь, Петь, я ведь столько раз переезжал по разным городам и странам…».
Но рукописи, как известно, не горят, и хочется надеяться, что незатейливый листок из репортерского блокнота с памятными словами Пеле, адресованными мне, теперь присутствует в чьей-то жизни.
Автограф Пеле «МК». Сентябрь 1988 года.
Билет от министра
На поиск нужной дистанции у журналиста со спортивными звездами уходят годы, но в «Шереметьево», похоже, я побил рекорд репортерской бесцеремонности: Пеле предстояло отмечать 50-летие, и я без обиняков спросил, как попасть на юбилей короля футбола. «Welcome», — гостеприимно ответил Пеле, и я продиктовал его помощнику редакционный адрес, не сомневаясь, что листок отправится в ближайшую мусорную корзину.
К моему изумлению, по прошествии времени из отдела писем «МК» мне принесли роскошно оформленное приглашение от Пеле. Впрочем, и клочок бумаги с его факсимиле тоже произвел бы эффект разорвавшейся бомбы. Эйфория прошла, когда я обратил внимание на дату — до юбилея оставалась пара суток. Билет, виза — в те времена решить эти проблемы за считаные часы было не менее сложным делом, чем записаться в отряд космонавтов.
Виза нужна была итальянская — матч в честь Пеле «сборная мира» — «сборная Бразилии» должен был состояться на знаменитом миланском стадионе «Сан-Сиро».
Визу дали неожиданно молниеносно. Итальянский консул благоговейно повертел в руках приглашение — и в паспорте появился посольский штемпель. Дальше волшебство закончилось. Билетов на ближайшие рейсы в Милан не было вообще. И тогда по совету главного редактора Павла Гусева в рубрике «Срочно в номер» на первой полосе мы напечатали слезное обращение к министру гражданской авиации, озаглавленное: «В гости к Пеле», которое заканчивалось словами: «Редакция надеется, что в министерстве гражданской авиации любят футбол и Пеле». С газетой под мышкой я и помчался с утра к аэровокзалу, где в стеклянной высотке и располагался сановный кабинет. На удивление — такое могло быть только в начале 90-х, и никогда больше, — министр принял меня практически сразу. Но выслушав просьбу, тихо взъярился:
— Я думал, у тебя что-то серьезное. Мы, конечно, любим футбол и Пеле… Но я ведь министр, а не кассир, — с плохо скрываемым раздражением отчитывал меня начальник гражданского флота Советского Союза.
— Если бы в кассе был билет до Милана, разве посмел бы я вас потревожить? — попытался я донести до министра свою логику, причем нес такую околесицу, словно Пеле без меня и вправду отказался бы выходить на поле стадиона «Сан-Сиро» в юбилейном матче.
Было видно, что хозяину кабинета не хотелось вступать со мной в идиотскую дискуссию — разные весовые категории, как в боксе: супертяж против «мухача».
Он еще раз взглянул на приглашение от Пеле, вздохнул и нажал клавишу. Словно из-под земли возник помощник в строгом костюме.
— Дай этому нахалу билет до Милана, — распорядился министр. И, не слушая потока благодарностей с моей стороны, каким-то другим, домашним тоном сказал:
— Ты там передай от нас Пеле привет.
Я клятвенно пообещал, заранее зная, что вряд ли сдержу слово.
В самолете вспоминал, как в первый раз увидел Пеле, когда на дачной летней веранде он возник под рокот раскаленных мексиканских трибун, сразу заполонив собой экран допотопного «КВНа» в трансляции с чемпионата мира 1970 года.
Первый раз в жизни взрослые не гнали меня спать, я сидел в полночь на прокуренной горькими «беломоринами» террасе наравне со всеми. Позже я узнал, что Пеле с самого детства мечтал забить гол прямо с центра поля. Впрочем, как и любой мальчишка — русский ли, итальянский или бразильский. В этом был, если хотите, некий футбольный шик. Но отважиться сотворить подобное, рискнув выставить себя на посмешище на первенстве мира, мог только безумец.
Или Пеле!
Мяч летел из центрального круга, казалось, целую вечность. А чехословацкий голкипер Виктор безнадежно мчался назад к воротам. И прыгнул в слепом отчаянии куда-то к штанге, мимо которой уже просвистел мяч.
Мне было 11. И я впервые своими глазами увидел футбольное чудо. И мяч тот, я думаю, так и летит дальше — через всю мою жизнь.
Пеле изменил футбол.
Прости, Пеле! Спасибо, Пеле!
В тот юбилейный день в Милане не обошлось и без разочарований. Все были убеждены, что «Сан-Сиро» будет переполнен. Так думал и я, направляясь по заполненной продавцами дымящихся каштанов виа Санта-Аквелино к гигантской серой чаше стадиона. Да и кто мог в этом сомневаться, наблюдая, как в многочисленных барах и тратториях итальянцы коротают время до начала игры. Но некоторые места на трибунах пустовали.
— Ну и избалованный же футболом народ, эти итальянцы, — огорчался я. — Может, хотели, чтобы сам Папа Римский, покинув резиденцию в Ватикане, встал бы в ворота «Сан-Сиро». (Тогдашний Папа Иоанн Павел II в юности был голкипером.) И заголовок к репортажу возник сам собой: «Прости, Пеле!».
Может, фанаты его поколения в тот юбилейный вечер в миланских кварталах нянчились с внуками? А их ровесник, человек по имени Эдсон Арантес ду Насименту, в это время бежал к центру поля, и дюжие карабинеры были бессильны перед сметающими всё на своем пути и рвущимися к Пеле потоками фотокорреспондентов.
Да, их ровесник и в 50 играл с тем же неувядаемым королевским благородством, как и в былые времена. Без всяких юбилейных поддавков, проведя на газоне 42 минуты.
Для меня это были 42 минуты счастья — видеть не в кадрах кинохроники, а смотреть вживую, как играет Пеле. Потом в раздевалке я увидел, как 12-летняя дочь Пеле Дженнифер поцеловала его, сказав:
— Папа, ты у меня самый сильный!
Дочь короля впервые в жизни увидела отца на футбольном поле. Пеле тогда, обращаясь к нам, репортерам, со слезами на глазах, как после забитого тысячного мяча, произнес:
— Дженнифер — самый прекрасный подарок из всех, какими одарил меня Бог.
У Дженнифер теперь свои дети.
А время жизни неподконтрольно строгому судейскому секундомеру. Оно не считается даже с великими мира сего.
Уже давно нет Гарринчи. Ушел Яшин. Умер Марадона.
Теперь не стало Пеле.
Но у меня перед глазами навсегда останется невысокий смуглый человек по имени Эдсон Арантес ду Насименту, посылающий нам воздушный поцелуй и устало исчезающий за бетонными сводами раздевалки «Сан-Сиро».
Спасибо, Пеле! В том числе и за то, что мяч, пущенный в далеком 70-м, так и летит через всю мою жизнь.
Путин поцеловал Пеле
Мы вспоминаем Пеле с выдающимся футболистом и тренером Никитой Павловичем Симоняном — олицетворением славной советской футбольной эпохи. Несмотря на свои 96 лет, Никита Павлович по-прежнему в футбольном строю — бодр, энергичен и ежедневно трудится в Российском футбольном союзе на посту первого вице-президента. События чемпионата мира в Швеции 1958 года Симонян описывает, словно это было вчера. В Гётеборге в матче СССР — Бразилия они выходили на поле вместе с 17-летним Пеле.
— Мы фактически оказались свидетелями его рождения как великого футболиста, — говорит Никита Павлович. — Ведь Пеле и Гарринча на том чемпионате против нас играли первый матч за сборную Бразилии.
