Давно должны быть у Олеси Тимоховцевой собственный дом; участок земли, который положено выдавать в РФ многодетным семьям под индивидуальное строительство; машина типа «Газель»; миллион рублей, прилагающийся к высокому званию матери-героини; остальные льготы, о которых так любят говорить с высоких трибун, а самое главное, почет и уважение общества.
«Мне ничего этого не надо, только пусть детей больше не забирают», — умоляюще смотрит на меня Олеся.
«Ну как не надо? — удивляюсь ее позиции. — Вам же от государства положено».
Ей положено? Олеся и слова-то такого не знает.
Перепрыгнуть через демографическую яму
По данным 2022 года, когда у нас возродили гордое звание матери-героини, таких семей в Российской Федерации, чтобы десять детей и больше, было 929.
Говорят, что если все станут рожать как Олеся Тимоховцева, то Россия сразу же преодолеет демографический кризис.
В удостоверении многодетной семьи все дети Олеси вписаны по порядку: Юра, Катя, Юля, Надя, Вика, Миша, Рома, Саша, Илья, Артем и Андрей. От 2004-го до 2020 года рождения.
7 мальчиков и 4 девочки. Еще одна дочь, Рита, умерла совсем маленькая, больше десяти лет назад, после прививки.
А кроме детей, у Олеси ничего и нет. Нет даже своего дома, в котором можно было жить спокойно и мирно всем вместе.
Когда год назад многодетная мать, к тому времени потерявшая мужа, пришла в администрацию и впервые задала резонный вопрос: а где все то, что ей положено от государства — квартира, участок, льготы, — так сразу и началось…
— А почему вы не мать-героиня до сих пор? Вы про такое звание слышали?
— Слышала, что должны были дать, — нехотя отвечает Олеся. — Я к ним сходила, в смысле в опеку, но мне ответили, что мне его не дадут. Вот и все.
— Почему не дадут?
— Не знаю.
— А что миллион к этому ордену должны были выдать тоже, знаете?
Молчит. С 2017 года Олеся стоит первой в льготной очереди на улучшение своих жилищных условий в поселке городского типа Иванино, однако ничего так и не получила. По закону им положена жилплощадь не менее 190 кв. м. А проживает она вместе с детьми в муниципальном бараке с плохим печным отоплением и площадью в 31,7 метра. Я там побывала. Три комнатушки-камеры, общий вид которых весьма красноречиво дополняют двухэтажные кровати-нары, сколоченные из грубых реек и покрашенные в синий цвет. «В нашей опеке моему Валере, когда он еще жив был, выдали доски и сказали, чтобы обязательно в синий покрасил», — объясняет хозяйка.
Зачем в синий? Почему в синий? Об этом Олеся не спрашивала. Начальству виднее. В синий так в синий.
Ванны и туалета в хибаре нет, моются в тазу. Вместо кухоньки предбанник. Печка есть, но нуждается даже не в ремонте, а чтобы ее разобрали до основания.
Избушка эта муниципальная, и делать в ней ремонт, тем более многодетным, должна была районная администрация.
«Установлено, что после 2012 года капитальный ремонт указанной квартиры администрацией Иванина не проводился, средства из местного бюджета не выделялись, несмотря на осведомленность органа местного самоуправления о необходимости проведения ремонта отдельных элементов жилого помещения», — говорится в заключении Курчатовской межрайонной прокуратуры, которая в ноябре 2022-го провела проверку по заявлению Тимоховцевой.
С материнским капиталом для улучшения жилищных условий Олесю тоже прокатили несколько лет назад. Какие-то левые люди предложили купить просторный дом в Липецкой области. Но тот на деле оказался развалюхой. А деньги уже ушли. Проверкой этой сделки по закону тоже должны были заниматься чиновники, контролирующие семью. Но почему-то и здесь они оказались не при делах.
«Да, опека и наш пенсионный фонд разрешили куплю-продажу, я не знаю, почему они не стали ничего толком проверять», — разводит руками Олеся.
Обычная женщина. Простая. Безответная. Малограмотная, поэтому не знает точно, что ей положено, а что нет. Не знает своих прав. Как многие у нас, увы.
Ничего не хочет. «Только чтобы дети были рядом». Ничего не требует. Верит всем, особенно тем, кто начальство. «Им виднее».
И даже не то чтобы верит — боится, не знает, как с ними говорить, чтобы не обидели. Они — власть. А она кто?
На неведомых дорожках
«Идите вперед и влево, там на домиках будут номера висеть. Ваш — 14-й», — объясняет сторож лесного дома отдыха, куда временно отправили жить семью Тимоховцевых.
Детей из приютов вернули матери всего неделю назад. Вернули не домой. В их хибаре, по мнению опеки, жить по-прежнему невозможно.
Местный индивидуальный предприниматель на договорных основаниях сдал Олесе с детьми домик — километрах в десяти от их поселка, в лесу. Здесь нет ни магазина, ни школы. Пешком никуда не дойти. Телефон ловит через раз. По соседству квартируют работяги, которые приехали в командировку на Курчатовскую АЭС. Сразу за домиком — обрыв, малышей одних гулять не выпустишь, но пока все в снегу, наверное, это не так опасно. Хотя Олеся все равно боится. Узнав про ситуацию с семьей, добрые люди привозят им еду. «Олесю, вероятно, специально подальше отправили, чтобы журналисты к ней не слишком часто наведывались. Она у нас теперь местная знаменитость», — улыбается Ольга Дмитриева, юрист, помогавшая Тимоховцевой вернуть детей.
Плутаем по тропинкам минут пятнадцать. Все строения на вид как близнецы.
Около одного из домиков наконец обнаруживаются санки и кот. Кот приблудный. Санки детские. Нашлись!
На двоих одна любовь
«…Как нам не хватало на двоих одной любви/
Как же было мало разжигать огонь внутри/
Девочка Джованна в мире пустоты и лжи/
Она инь ян искала, но нашла лишь черный инь», — дети Олеси Тимоховцевой при знакомстве с журналистом затянули свою любимую «Джованну». Песня такая. Про несчастную любовь и море вранья. Короче, все как в жизни.
Самому старшему, Юре, — 18 лет. Но его сейчас здесь нет. Он караулит их избушку в поселке, протапливает печь, как положено, пока мама с братьями и сестрами живут в лесу.
Второй, Кате, — семнадцать, следом идут погодки — пятнадцатилетняя Юля и четырнадцатилетняя Надя, они помогают.
Младшие мальчишки бьются пластмассовыми бутылками из-под минералки, пытаясь выпросить еще одну у меня.
Четырехлетний Артём умудрился где-то стукнуться, но даже этого не заметил. А заревел, когда все обратили на него внимание и потащили умываться.
Трехлетний Андрюша громко фыркает в мою сторону.
— Андрюша, что ты плюешься? — строго спрашиваю у него.
— Это он не плюется, это он вам пони показывает. Он недавно пони видел, — объясняют старшие сестры. «Андрюша, а как лошадка пахнет?» — смеются старшие. «Тьфу. Бяка», — авторитетно заявляет малыш.
Сколько всем им здесь в лесу жить — вообще непонятно. И из каких денег платить за содержание домика — тоже. «Мне сказали, что нужно подписать договор аренды, но денег с меня никто требовать не станет», — объясняет Олеся.
Ей сказали: «А если к вам завтра придут и предъявят счет?» Олеся разводит руками. Об этом она не думала. Она привыкла верить людям. Даже после того, что они ей сделали.
Нельзя сказать, что биография Олеси Тимоховцевой так уж богата на события. Родилась она в 1983 году в Ростове. Потом родители их с сестрой привезли в Курскую область. Окончила школу. Официально замуж никогда не выходила. «Значит, Валерий был ваш гражданский муж», — уточняю у женщины. «Сожитель», — отмахивается та. Слово режет слух. Я понимаю, что это не из ее лексикона. Это скорее юридический термин из иска.
В суд на многодетную мать подали представители комиссии по делам несовершеннолетних администрации Курчатовского района.
Они бы и зарегистрировались, но Валерий был по паспорту украинец, граница же у курян под боком, поэтому свадьбу так и не сыграли. Они прожили одной семьей 15 лет. Дети Олеси — Валерьевны и Валерьевичи. Но в свидетельствах о рождении вместо ФИО второго родителя — официальный прочерк.
Олеся не знала, что после того, как мужа не станет, нужно будет доказывать его отцовство, чтобы оформить детям пенсии по потере кормильца. «Сказали, что нужно делать эту, как ее, эксгумацию, чтобы определить, он или нет отец, а без этого выплат не будет. Скажите, а у меня сохранились его волосы, отрезанная прядь, неужели ее недостаточно, чтобы не тревожить человека в могиле?» — переживает Олеся.
Как они жили? Нормально жили. Как все. Детей рожала, правда, значительно больше, чем все. Но это единственное отличие. Почти каждый год совместной жизни по ребенку.
Всего детей было двенадцать. Осталось одиннадцать.
«Рита умерла в 2011 году, ей было десять месяцев, — плача, рассказывает Олеся о самой главной своей потере. — Ей было нельзя прививки делать, врожденная болезнь сердца, но врач сказал, что по календарю положено. Утром сделали, а вечером судороги начались… И не спасли».
Могла ли она отказаться? А как? На их стороне сила. Им все можно.
«Пока муж, то есть сожитель, был живой, меня никто не трогал. Как-то пришли проверять, как мы живем, а Валерка во дворе дрова топором рубил, они и отстали», — вспоминает Олеся.
После смерти мужа стало совсем тяжко. И даже не деньгами, на еду детских пособий хватало с лихвой. Но совсем в труху превратилась печка. Да и сам дом еще немного и развалится. Тут Олеся и вспомнила, что она стоит на очереди. Правда, жилье в их поселке вообще никому не давали, но рано или поздно должны же дать.
После похода Олеси в администрацию и выдвинутых ею требований (хотя лично я не представляю, как она может что-то выдвигать), в ее личном деле появились донесения полиции, что Олеся пьет, что дома у нее бардак, дети ходят в грязном, еды нет, а по комнатам летают мухи.
Код от материнских забот
Мало того, одну из таких характеристик сочинил старший сержант А.Томилин, кинолог по специальности. Как будто дети — это щенки…
Он написал, что 1 мая 2022 года от Олеси ощущался запах пива и она призналась, что выпила в честь праздника. Серьезный аргумент за то, чтобы ограничить ее в родительских правах.
Все бумаги как под копирку, причем расследование бытовых условий Тимоховцевых началось ровно год назад. Как будто бы до этого никому и дела не было, как они там живут.
«Да я и не жаловаться пошла, а просто спросить — сколько нам ждать-то. У начальства и дома свои, и машины дорогие, а у нас — ничего», — клянется Олеся.
Летом 2022 года Олесе вдруг неожиданно предложили отправить старших на летний отдых. Дескать, ты от них тоже расслабишься, да и домишко за это время починишь. Она удивилась, конечно, никогда такого раньше не было, чтобы бесплатно, за так, предложили путевку.
Обратно домой взрослые дети уже не вернулись. А в августе пришли за младшими. Мальчишки ревели и не хотели уходить со двора, рассказывает соседка.
Сама же Олеся получила письмо о том, что на нее подают в суд и требуют ограничить ее в родительских правах.
Детей разделили, старших отвезли в один интернат, младших в другой. И расстояние между ними в десятки километров. Видимо, чтобы навещать не так-то просто было. А наведываешься с гостинцами редко, значит, плохая мать. Может, пьешь не просыхая.
— Мне в опеке сказали, что для того, чтобы доказать, что я не пью, я должна съездить в Курск и закодироваться, — продолжает Олеся.
— И?
— Я съездила. Закодировалась. Раз они так говорят.
…Я хватаюсь за голову. Я часто пишу такие истории и прекрасно знаю, как работает эта схема. Чтобы процесс отобрания детей прошел тихо и мирно, зачем нам шум и крик, предложите родителям путевки в детский лагерь, дети уедут туда добровольно, радостно и сами, а обратно их можно уже не возвращать.
Чтобы определить в алкоголики нуждающихся, но непьющих родителей, нужны железобетонные аргументы для суда: так обязуйте их закодироваться. Объясните это необходимостью, законодательством, да чем угодно. А когда они принесут эту справку, поставьте их на основании ее наличия на учет у наркологов. Олесе повезло, что справку ей выдали, но на учет она не успела встать.
Я не знаю, какой педагогический доктор Менгеле сочинил эти правила и почему в разных регионах России они так похожи — может, это простая случайность?
Или сотрудников органов, которые обязаны помогать и патронировать многодетные семьи, специально учат на каких-то курсах по отобранию детей и признанию их мамы и папы маргиналами?
«Нам не объяснили, почему нас забрали у мамы. Сказали, что мама не успела сделать ремонт и поэтому мы здесь, чтобы ей не мешать. А как мы можем ей мешать, когда мы, наоборот, помогаем», — объясняет рассудительная Надя.
Только самого младшего братишку, того самого Андрюшу, который умеет фыркать, как пони, отдали к сестрам. «Потому что он маленький и очень сильно плакал. Решили, что с нами ему будет лучше. Кто-то должен за ним ухаживать. А ему сказали, если не прекратит реветь, то его не пустят в комнату с игрушками», — объясняют девочки.
Система против жизни
Вышла Олеся на улицу и сама зарыдала. Одна-одинешенька. Куда ей без детей? Как жить дальше? Когда против система. Выхода нет. Потому что системе, на таких, как Олеся, плевать. Система заточена на то, чтобы докладывать правильные слова вышестоящему руководству и проставлять в отчетах нужные цифры статистики.
И если такие, как Олеся, жалкие, маленькие, беззащитные, вдруг мешают системе функционировать так, как она привыкла, по ним проедутся как катком. Системе все равно. В ней давно уже нет здравого смысла, иначе бы характеристики на человеческих детей не писал полицейский-кинолог.
Тем, кто решил расправиться с семьей Тимоховцевых, вероятно, было настолько все по барабану, что они даже про самую старшую несовершеннолетнюю дочку Олеси Катю, которой 17, когда отбирали остальных детей, забыли. Та училась в колледже в Курске. Перед глазами, видимо, не маячила, и ее не… посчитали и не отобрали.
Доведенная до отчаяния, Олеся поехала к родной младшей сестре, тоже в Курск. Та работала там. Больше ей просить помощи было не у кого.
«Вообще я никогда не занималась такими делами, но когда увидела документы, то поняла, что это просто какой-то беспредел, такого быть не может. Особенно меня потрясла история с кодированием от пьянства совершенно здоровой женщины, никогда прежде не состоящей на учете», — рассказывает юрист Ольга Дмитриева.
Истцы были страшно удивлены, когда на суде, где все обычно решалось, как они запланировали, и буквально за одно заседание, «маргинальная» мать вдруг появилась не одна. Что ей помогают юристы, о ее истории вдруг узнали журналисты. Это было не по правилам. Как и то, что судья не спешила выносить свой вердикт по запросу «государственного органа», а сперва хотела выслушать все стороны.
«В квартире антисанитарные условия: грязные постельные принадлежности, грязный пол и посуда, затхлый запах. Дети имеют неухоженный вид», — было написано по стандарту в судебных документах.
Согласно материалам дела, еще с 2019 года Тимоховцевых признали семьей, «находящейся в трудной жизненной ситуации», и поставили на профилактический учет, в течение последнего года комиссия по делам несовершеннолетних при администрации поселка, как оказалось, семь раз привлекала Тимоховцеву к административной ответственности за беспорядок в квартире, грязную одежду и постельное белье и дважды за то, что она в присутствии детей употребляла алкоголь. Что на материнский капитал «ответчица приобрела жилое помещение, непригодное для проживания». Сама виновата. Хотя следить за этим процессом вроде бы должна была как раз опека — но об этом не было ни слова.
В качестве еще одного аргумента говорилось, что женщина не трудоустроена. Однако и здесь вышла промашка, так как младшему сыну Олеси на тот момент не исполнилось и трех лет, она официально находилась в декрете. Как и годы до этого.
Зато воспитатели детского сада рассказали, что Олеся всегда вовремя приводила и забирала детей. Что никогда не была навеселе. У одного из свидетелей около дома растет груша. Дети Тимоховцевой никогда без спроса не брали ее плоды, всегда спрашивали разрешения, в то время как другие соседские ребятишки частенько трясли садовое деревце без спроса.
Да, иногда Тимоховцевы бегали по улицах непричесанными, а вы попробуйте помойте головы в тазу каждый день.
«Детский врач, сперва заявившая, что якобы у всего семейства вши, отказалась подтвердить свои показания, когда ей была предъявлена бумага перед отправкой детей в лагерь, что никаких насекомых не обнаружено, которую она же и подписала до этого», — рассказывает Ольга Дмитриева. Возможно, дама испугалась ответственности за дачу ложных сведений, так как в итоге сообщила под запись, что все дети хорошо развиты, а болеют мало.
«Мы видели, что судья был сперва настроен против нас, сколько таких процессов, но по мере рассказа о том, что случилось, мнение резко изменилось. Племянникам даже дали возможность выступить по видеосвязи, чтобы рассказать, что они любят свою маму и страдают от разлуки с ней», — рассказывает Ольга, сестра Олеси.
Семья за тридцать тысяч
22 декабря 2022 года суд вынес решение не ограничивать Тимоховцеву в родительских правах. Так как на это нет никаких оснований.
В свой дом, то есть туда, где они все проживали раньше, Тимоховцевым вернуться так и не разрешили. Несмотря на судебный вердикт, еще полтора месяца дети оставались на государственном попечении. Забрать их домой матери позволили только в начале февраля. Хотя это и незаконно.
За право оставаться всем вместе Олеся подписалась платить 30 тысяч рублей в месяц. Именно столько стоит аренда домика в лесу в доме отдыха, где позволили проживать семье. Так настояли чиновники. 117 тысяч рублей за 90 суток пребывания. Откуда взять такие деньги? От государства Олеся получает по 10 тысяч на каждого ребенка, этого хватает на еду, одежду, необходимые вещи — семья не шикует, но и не голодает.
«Как же было мало разжигать огонь внутри
Девочка Джованна в мире пустоты и лжи», — выводят хором дети Тимоховцевы.
Домик, в котором они живут сейчас, больше всего напоминает больничную палату. В одной из комнат стены даже выложены кафелем. Дочка Надя с возмущением показывает матпомощь от опеки — им привезли крошечную стиральную машину «Малютка», по виду где-то ровесницу 39-летней Олеси. Чтобы стирали и ни в чем себе не отказывали.
Подавать на апелляцию, впрочем, истцы не стали. Вероятнее всего, вовремя поняли, что раз они не выиграли это дело даже на районном уровне, шансов победить в вышестоящей инстанции уж точно нет.
Но и ответственность за преследование этой семьи и за то, что вместо помощи жизни одиннадцати человек походя так почти что сломали, никто и не понес. Хотя это, как мне кажется, и несправедливо.
А что же сама Олеся? Изменилась ли она за эти полгода? Когда накануне к ним пришли представители Следственного комитета, чтобы все-таки выяснить роль районной администрации и опеки во всей этой, скажем честно, весьма некрасивой истории, Олеся не выдержала. Она заговорила. Хотя и не с теми, кто ее обижал. Зато как!
«Не буду я ничего подписывать, — заявила женщина в ответ на протянутую бумагу. — Не буду, и все».
Впервые за годы безропотного молчания. Правильно, Олеся. Давно пора. Пусть те, кто наверху, не думают, что им все можно.
P.S. Чтобы узнать «вторую сторону медали», мы связались по телефону с представителем отдела по опеке и попечительству управления образования администрации Курчатовского района Юлией Вохмяковой, той самой, которая активно убеждала суд, что ограничение в родительских правах многодетной матери будет отвечать интересам детей. Все эти документы есть в редакции.
— Тимоховцевы… Не могу вспомнить, — на голубом глазу заявила дама «МК».
— Как же, вы же выступали в суде по этому делу.
— Опека не выступала истцом. И вообще мы к этому делу не имеем никакого отношения.
Прекрасно. Хочется спросить у вышестоящего начальства, если у сотрудников районной опеки столь короткая память, имеет ли смысл держать их на рабочих местах?
